Форум книги "НЕВИДИМАЯ БИТВА"

Вот тут выгладываю статью.
Меняйлов преподносит Толстого как абсолютного "святого", а его жену как некое дьявольское отродье. Материал к этому вопросу, и он дает повод для размышления, насколько можно безоговорочно доверять меняйловским утверждениям.

В данном случае с моей стороны это не попытка покопаться в грязном белье Личности, а повод показать, насколько мы все - даже Личности - сложны, противоречивы, и поэтому такой же сложной и противоречивой делаем нашу жизнь, нашу историю.

___________________________________________________________

«Чудеса и приключения», №5, 2008

СВЕРХТАНЫЙ ДНЕВНИК ЛЬВА ТОЛСТОГО

Александр Дегтярёв,
литературовед,
лауреат премии Союза журналистов России

И вот являлась она, с длинной чёр­ной косой, высокой грудью, всегда печальная и прекрасная, с обнажён­ными руками, с сладострастными объятиями. Она любила меня...
Лев Толстой, «Юность»

До недавнего времени существовало две версии посещения Львом Тол­стым (без вездесущей жены) Воро­нежского края весной 1894 года. По первой, он проведал на хуторе Ржевск Острогожского уезда Владимира Григо­рьевича Черткова по делам существовав­шего к тому времени уже десять лет изда­тельства «Посредник». Согласно другой, наведывался в воронежские места, чтобы собрать материалы для новой редакции повести «Холстомер».
Но есть и третья, малоизвестная вер­сия, интерес к которой проявляли ве­ликие русские писатели Михаил Алек­сандрович Шолохов и Виктор Петрович Астафьев. Во всяком случае, вопросы по поводу её они не раз задавали воронеж­скому краеведу Григорию Фёдоровичу Чистоклетову. Однако Григорий Фёдо­рович считал, что время для сенсацион­ной публикации не пришло, а возможно, и не придёт никогда...
...На протяжении почти полутора ве­ков Воронежская губерния была самым крупным духовным центром движения скопцов. Последователи Кондратия Се­ливанова считали, что спасти свою душу на Руси можно лишь борьбой с плотью радикальным путём - оскоплением. Но­вообращённые завещали своё имущество на «благое дело» - на эти средства у помещиков выкупались крепостные крестьяне. Главная задача селиванов-цев: объединить под своими знамёнами 144 000 кастратов - по числу избранных для Страшного суда, и привести на пост главы правительства Российской импе­рии Кондратия Селиванова.
Первоначально акт оскопления заклю­чался в «огненном крещении» - отжигании у мужчин и женщин раскалённым железом части первичных и вторичных половых органов. Согласиться на такое могли единицы, уж слишком болезнен­ной была операция. Кроме того, новооб­ращённый должен был соблюдать пять обетов: отказаться от секса, мяса, алко­голя, посещения православных церквей и употребления бранных слов.
Потом решено было перенять опыт па­лестинцев, которые на заре христианс­тва оскоплялись «малой печатью», или «первой чистотой», с помощью режущего инструмента - ножей, кос, серпов, бритв и топоров.
Однако тут же начались споры, счи­тать ли такого обращённого настоящим скопцом. В итоге решили ампутировать и детородный орган - «ключ бездны». В результате таких операций на теле ос­тавался только овальный шрам - «боль­шая царская печать». Высшей степенью
посвящения считалось выжигание после этого на теле распятия и пяти ран Хрис­товых. Полагали, что «вторая чистота» окончательно заглушает властный зов плоти.
В 1770-е годы инвалидами из-за оскоп­ления стало довольно большое число воронежцев. Десятки жертв дикого обряда вообще погибли. В итоге Екатерина II из­дала указ, обязывающий местные влас­ти целенаправленно выявлять изуверов и отправлять их на каторгу на 15 лет. За последующие 140 с лишним лет в Сибирь этапировали десятки тысяч «божьих» людей. Но несмотря на это секта оказалась удивительно живучей.
Общежития - «корабли» скопцов - про­должали действовать в пригороде Борисоглебска (тогдашней Тамбовской губер­нии), во многих сёлах самой Воронежской губернии, в том числе вблизи от поместья Черткова. Между собой они поддержива­ли весьма тесные контакты.
Льва Николаевича больше всего по­разило то, что его книги наиболее чита­емы именно в среде скопцов. Начиная с «Войны и мира» и заканчивая публицис­тикой. В издательстве «Посредник» эти люди стали постоянными заказчиками, для них даже предусматривались особые скидки и льготы.
Особенно большой интерес скопцов [ вызвало сочинение Толстого «Исследо­вание догматического богословия», над которым он работал с 1879-го по 1884 год. [ В России оно было запрещено, у нас подпольно расходилось его женевское издание. Именно кастраты взялись за распространение «Богословия». Известный сектант Чуев из Коротоякского уезда говорил: «Граф Толстой - дюже убедительный старик».
С еретиками великого писателя объединило критическое отношение к официальному христианству, а также мученичество [по поводу вопроса пола, точнее - секса. Свои страсти Толстой откровенно отражал в дневниках: сначала - «личном», потом - «тайном», под конец жизни - в сверхтайном «Дневнике для самого себя». По этим записям можно проследить, как в 14 лет близорукий сероглазый Лев стал свидетелем сексуального «урока», устроенного старшим братом и горничной Машей. В16 лет будущий классик расстался с невин­ностью в публичном доме. Чувственность достигла пика в возрасте 24 лет. Дневник свидетельствует: «Пьяный Епишка вче­ра сказал, что с Соломонией дело на лад идёт. Хотелось бы мне её взять...»
В 25 лет, судя по дневнику, половые потребности фигурируют в числе самых срочных дел. Тем не менее на женщин Толстой уже тогда смотрел как на источ­ник греха и разврата; а на брак - как на большую и не весьма полезную уступку «телесному человеку». Не видел ничего плохого в том, чтобы род человеческий вообще прекратился.
Наконец, на смену однодневкам прихо­дит постоянная пассия - яснополянская молодуха Аксинья Базыкина, муж которой был отправлен на заработки в город. Толс­той посвятил Аксинье, на которой чуть было не женился, свою замечательную повесть «Дьявол» о том, что победить сладострас­тие можно убив или себя, или её...
...Спустя какое-то время после обще­ния со Львом Николаевичем известная революционерка М. Ф. Ветрова сожгла себя, облившись керосином. В «Крейцеровой сонате» муж казнит жену. Смертью заканчиваются противоречия между суп­ругами и в «Живом трупе».
Возможный третий путь, тот самый, ко­торый выбрали десятки, если не сотни ты­сяч скопцов, тогда ещё не приходил Льву Николаевичу в голову.
О скопчестве Толстой впервые услышал от тамбовских крестьян Михаила Тарабрина и Андрея Тарасова. Они рассказали ему о Борисоглебской секте, в которой были даже очень богатые купцы.
Подробности Лев Николаевич пытался узнать через Александру Николаевну Чи­черину, бывшую замужем за внебрачным сыном императора Александра I оберкамергером Эммануилом Дмитриевичем Нарышкиным.
Услышанное произвело на Толстого та­кое яркое впечатление, что писатель за­горелся желанием купить в Тамбовской или Пензенской губернии имение, жить поблизости от скопцов, а затем и самому, быть может, стать одним из них.
В сентябре 1869 года Толстой выехал из Москвы, имея на руках большую сумму денег. Восьмого сентября он проехал че­рез Моршанск. Только экстраординарные усилия Александры Нарышкиной-Чичери­ной заставили его отказаться от странной идеи. Тем не менее направление поиска душевного покоя определилось - на юг от Москвы, в Центральное Черноземье.
«Самым сложным человеком среди крупнейших людей XIX столетия» с пол­ным для того основанием считал Толстого Максим Горький. Наиболее ярко эта слож­ность проявилась во взаимоотношениях с женой, Софьей Андреевной. Тридцать лет замужества она была беременна сто семнадцать месяцев (почти десять лет). Кормила грудью больше тринадцати лет. Всего у Толстых было 13 детей. Выжили девять. Кроме того, было пять выкиды­шей. Софья Андреевна не раз на коленях со слезами настаивала на прекращении супружеских отношений. Лев Николаевич категорически был против.
Первый большой скандал произошёл после того, как в феврале 1871 года у Толс­тых родился пятый ребёнок - дочка Маша. Софья Андреевна заболела родильной го­рячкой, была при смерти. Возможность повторных физических страданий при сле­дующих родах вселяла в неё ужас. Появи­лось неистребимое желание любой ценой избежать новой беременности.
Разлад в супружеских отношениях при­вёл Льва Николаевича в конце концов к
болезни. Он впал в депрессию. Пришлось даже отправиться лечиться «на кумыс».
Жена пыталась наладить контакт на бо­лее или менее приемлемом уровне. Но ре­цидивы недовольства проявлялись вновь и вновь. Однажды в ярости Софья Андре­евна заявила: «Я подам Государю проше­ние, чтоб он... отдал бы тебя мне под опе­ку, как ненормального человека!»
Толстого всё чаще стали посещать мыс­ли о смерти. Об этом писал в своих воспо­минаниях и уроженец Воронежа Гаврила Андреевич Русанов.
Так уж получилось, что в семью Русано­вых Толстой попадал в основном в момен­ты тревог и волнений. В такие, о каких он пишет в своей «Исповеди»: «Со мной сде­лалось то, что я, здоровый, счастливый человек, почувствовал, что я не могу бо­лее жить, - какая-то непреодолимая сила влекла меня к тому, чтобы как-нибудь из­бавиться от жизни. Нельзя сказать, чтоб я хотел убить себя. Сила, которая влекла меня прочь от жизни, была сильнее, пол­нее.. . Мысль о самоубийстве пришла мне так же естественно, как прежде приходи­ли мысли об улучшении жизни».
Те же самые чувства испытывала и Со­фья Андреевна. Не раз она пыталась покон­чить жизнь самоубийством - лечь под иду­щий на полной скорости поезд. И только случайность предотвращала этот финал.
И тогда начался поиск иного пути...
В письме В. Г. Черткову от 24 июля 1885 года Толстой писал: «Сделай себе поте­ху даже с женой - и ей, и себе скверно. Оскопись, как Ориген, - скверно. Мучься всю жизнь воздержанием и похотливос­тью - скверно». Где выход?
Тема оскопления в беседах и перепис­ке Толстого с Чертковым всплывает вновь и вновь на протяжении долгих лет. Вла­димир Григорьевич был единственным, кто разделял подвижки души писателя в этом направлении. Все остальные близ­кие друзья были категорически против.
25 марта 1894 года шестидесятипятилетний Толстой выехал к Черткову с намерением в последний раз обсудить волновавшую их тему и предпринять ре­шительный шаг. Во время пересадки на воронежском вокзале с московского по­езда (он пришёл в половине седьмого утра) на ростовский Лев Николаевич дал понять Гавриле Андреевичу Русанову, для чего едет на хутор Ржевск. Тот пришёл в ужас, убеждал не торопиться.
Тему оскопления на время вытеснила тема проституции. Лев Николаевич оп­равдывая проституток, сравнивал их (в переписке с Николаем Николаевичем Страховым} с повивальными бабками, и экономками: «Эти несчастные всегда были и есть, и, по-моему, было бы безбожием и бессмыслием до­пускать, что Бог ошибся, устроив это так, и ещё больше ошибся Христос, объявив прощение».
Рецидив темы скопчества, которая ни­когда не исчезала окончательно, про­изошёл в то время, когда петербургская комиссия из пяти иерархов церкви под председательством Константина Петро­вича Победоносцева приступила к рас­смотрению всех сочинений Толстого на предмет их пагубности для общества.
24 февраля 1901 года было опублико­вано Определение Правительствующего Синода об отлучении писателя от церк­ви, его анафеме в одном ряду с Емельяном Пугачёвым (перед казнью в 1775 году анафему Пугачёву отменили). В Опреде­лении, в частности, говорилось следую­щее: «Известный миру писатель, русский по рождению, православный по крещению и воспитанию своему, граф Толстой в пре­льщении гордого ума своего дерзко вос­стал на Господа и на Христа Его и на святое Его достояние, явно перед всеми отрёкся от вскормившей и воспитавшей его мате­ри, Церкви православной, и посвятил свою литературную деятельность и данный ему от Бога талант на распространение в на­роде учений, противных Христу и Церкви, и на истребление в умах и сердцах людей веры отеческой, веры православной, кото­рая утвердила вселенную, которою жили и спасались наши предки и которою доселе держалась и крепка была Русь Святая».
И опять готовится поездка к Черткову.
Операцию оскопления должен был провести сын Гаврилы Русанова Андрей (1874-1949 гг.), широко известный в го­роде хирург земской больницы. Андрей Гаврилович не отказывался от миссии, но всё время откладывал её. У Черткова это вызывает раздражение. При этом он ссылается на хранящийся у него дневник Толстого с клятвами выполнить задуман­ное любой ценой.
Лев Николаевич вынуждает Владимира Григорьевича вернуть дневник, изымает отдельные страницы, сохраняя при этом на всякий случай требовательные пись­ма Черткова.
Когда Толстой умер, так и не доехав до Воронежа, первым делом Чертков на­правляется в Ясную Поляну. В отсутствие Софьи Андреевны 8 ноября 1910 года он производит в кабинете писателя обыск и изымает письма, компрометирующие его самого в глазах общественности.
Остаётся вопрос: почему Лев Никола­евич не выполнил задуманное? Очевид­но потому, что осознавал: следом за ним пойдут тысячи...